Золотые века [Рассказы] - Альберт Санчес Пиньоль

— Почему ты так уверен, что это не дьявол, который прикинулся кашалотом? — спросил его священник.

— Даже сатана не может быть так жесток, падре. Он издевается надо мной, называет ничтожеством, мразью и твердит: попробуй-ка поймай меня. Да-да, именно так: попробуй вылови. И это говорит кашалот, который прячется в море. А море огромно, вы-то его не знаете, потому как проводите свою скучную жизнь в этом городке на берегу, а я рыбачу, я — самый лучший рыбак Португалии и знаю, о чем говорю: найти кашалота, который скрывается в морских просторах, было бы чудом. Но хуже всего другое: оказывается, этот кашалот с каждым днем становится все меньше и меньше. Он сам мне рассказал, что съеживается, по мере того как проходит время. Как можно выловить крошечного кашалота? Это жестоко. А он меня мучает денно и нощно своими идиотскими разговорами. Хохот его похож на ржание жеребца, он рассказывает мне всякие небылицы о кораблекрушениях, каких-то треугольниках, карнавалах, Питиусских островах[42] и о необычных окнах. А еще он говорит об Албании, мухах, Наполеоне и скрипках. Но кашалот никогда не подсказывает мне, где прячется и как его найти, только напоминает, что с каждым часом он убывает. Вот и сейчас негодяй становится все меньше и меньше; наверное, теперь эта тварь уже стала размером с небольшую тумбочку или с амфору.

Священник этот был не самым лучшим духовным наставником, но и не из худших. Он не нарушил тайну исповеди, и никто и никогда не узнал, о чем рассказал ему португальский рыбарь. Однако унять его тоску священник не сумел. Ватикану нет дела до говорящих кашалотов.

Рыбак, как всегда, поступил по-своему и отправился на поиски убывающего кашалота. Безумие, владевшее беднягой, влекло его навстречу опасностям; им двигало упрямство, а не отвага. Например, разыскивая кашалота, он дважды попадал в районы морских сражений, о которых никогда не хотел вспоминать, а может быть, и просто ничего не заметил. Хотя, кто знает, возможно, дело в другом: человек, отказывающийся видеть, потом не может вспоминать, и наоборот. Океан кишел тонущими кораблями, гибнущими в волнах моряками, обгорелыми мачтами, но португалец жаловался только на то, что дым мешал ему видеть горизонт. Он не стал спасать зелено-красный флаг[43] из воды, потому что у таких людей нет родины, есть только цель. Он спросил у истекавших кровью артиллеристов с одного из кораблей: „Вы видели убывающего кашалота?“ Бедняги в ответ только попросили о помощи, а рыбарь, бросив их на произвол судьбы, продолжил свои поиски.

Из — за этого неблагородного поступка, да и прочих низостей, не столь известных, о нем помнят в Севастополе, им восхищаются во Флориде, а в Бразилии, где по-прежнему сильно французское влияние, за его голову назначили награду, потому как там считалось недостойным цивилизованных людей не отвечать на призывы о помощи несчастных, на которых напали новоявленные пираты. Подплывая к Тасмании, рыбак увидел бутылку, качающуюся на волнах. В ней не было никакой записки — там сидел джинн. Звали его Румпельштильцхен, или Римпельштульцхен, и слава о нем достигла даже республики дельфинов и страны дураков. Джинн обещал рыбарю исполнить три желания, если только он вызволит его из бутылки. Все три желания слились в одно:

— Скажи мне, где найти убывающего кашалота, или я тебя выкину за борт.

Но, несмотря на то что джинна вот уже двести пятьдесят три года носило по волнам этого и других морей, он посмотрел рыбаку прямо в глаза и рассмеялся квакающим смехом. Наш герой, как того следовало ожидать, выбросил бутылку в море.

Эскимосы с русских берегов не поняли его вопроса об убывающем кашалоте. На берегах африканской реки, вдали от берегов океанов, он увидел пигмеев. Они помогли ему во всем, кроме его главного дела, и потому рыбарь обозвал их дикарями, не задумываясь о том, что пигмеям для оправдания своего существования в тропических лесах никакие кашалоты вообще не нужны — ни большие, ни маленькие.

Так он и преследовал убывающего кашалота, слушая ехидный голосок, который раздавался под сводами его черепа, пока наконец однажды — как того следовало ожидать — его корабль не наткнулся на риф в самом печальном и опасном из морей.

Здесь, среди этой пустоты, предстояло ему умереть в полном одиночестве, проведя последние минуты жизни под ударами холодных волн. Никто и ничто не сможет спасти его, и даже если у кого-нибудь появилась бы такая возможность, то наверняка он не протянул бы ему руку помощи. Бедняга стал размышлять о своей жизни, которая оказалась на поверку чередой поражений, и перед смертью из груди его вырвался плач.

В первой слезе, скатившейся по его щеке, был убывающий кашалот — не больше половинки рисового зернышка, уже, чем лунка ногтя.

— О, наконец-то! Гляди-ка, какое оно большое, это море! — сказал кашалот, увидев огромный и серый океанский простор.

Рыбак попытался удержать кашалота в ладонях, но тот был маленький, такой маленький, что слезы относили его все дальше и дальше в море.

— Meu deus, meu deus, meu deus[44], — рыдал португальский рыбак.

Гвиана

Первые проблески рассвета покачивали воду в порту нехотя и с досадой, словно за ночь приняли решение отречься от этого мира. Незнакомец прибыл в Гавр ночным поездом и добрался с вокзала до пристаней, следуя природному инстинкту, которому туман не был помехой. Он вздрогнул от пронизывающего холода, поднял ворот необыкновенно длинного черного пальто, надвинул шляпу как можно глубже и сделал несколько шагов по влажной мостовой. Слева в воде отражались слабые лучи октябрьского солнца. Справа тянулся геометрически правильный лабиринт, сложенный из огромного размера контейнеров. Мужчина остановился возле одного из них и оперся спиной о металлический борт. Мимо него прошла какая-то женщина, стуча по мостовой тонкими каблуками. Он всмотрелся в лицо незнакомки, чтобы запомнить его черты и вспоминать их мастурбируя следующей ночью. Однако мужчина быстро отказался от этой затеи, поняв, что перед ним проститутка, возвращавшаяся домой после работы.

Он прикрыл глаза. До него доносились далекие и чуждые ему шумы и шорохи, безучастные гудки пароходов, покидавших порт. Мужчина сделал несколько глубоких вдохов животом и грудью, чтобы привыкнуть к смрадному запаху какого-то масла. По-прежнему не открывая глаз, он ощупал обеими руками шершавые борта контейнера, нашел на заржавевшей поверхности выбитую там надпись и стал упорно расшифровывать ее, касаясь каждого выступа кончиками пальцев. Ему почудилось, что там значилась дата — тысяча девятисотый год. Тара, созданная на заре нового века, оказалась ему ровесницей. Контейнеру было тридцать два года, так же как и ему самому. Мужчина спросил себя, что могли перевозить в его недрах. Порт заполняли коробки и ящики с заморскими и экзотическими товарами; порой их теряли, забывали, бросали на произвол судьбы: таким образом их содержимое становилось загадкой. Но, видимо, это никого не беспокоило, никому не приходило в голову выяснить, какие сокровища или, быть может, какую мерзость они скрывали в своей утробе. Мужчина снял шляпу и рассмеялся впервые за много месяцев.

■

На первом этаже здания располагался склад, оттуда доносился запах струганых досок. На втором этаже было жилое помещение, в которое можно было попасть только по наружной лестнице, поднимавшейся вдоль серой стены. Сначала он взялся за перила лестницы, но потом убрал с них руку — от прикосновения к холодному металлу его бросило в дрожь. Двадцать шесть ступенек вели к двери, задернутой занавесками. Когда ее створка открылась, мужчина проглотил слюну, снял шляпу и указал рукой в сторону моря.

— Доброе утро! — Приветствие прозвучало как-то по-дурацки. — Здравствуйте. Вы здесь живете?

Человек, открывший незнакомцу дверь, смотрел на него сурово и с некоторым недоверием. Хозяину квартиры было лет пятьдесят: невысокий рост, животик, лысина и вынужденно бедная одежда. Усы обрамляли рот и спускались вниз к подбородку. На вороте рубашки виднелась черная пуговица.

— Да, я живу здесь, — ответил он тоном человека надменного.

— Я хотел попросить вас об одном одолжении. — Незнакомец замолчал, подыскивая точные слова. — Меня зовут Пьер Пьете. Если это вас не затруднит, то есть если только это не причинит вам неудобства, я хочу попросить вас о помощи.

— Ради бога, не тяните! — прервал его человек стоявший в дверях. — У меня очень много дел. Не могли бы вы наконец объяснить, что вам от меня нужно?

— Мне бы хотелось побыть в вашем доме и посмотреть в окно, — вдруг сказал Пьер с неожиданной решимостью в голосе. — Мне кажется, что из вашего окна этот корабль будет виден.

— Какой еще корабль? — спросил хозяин дома с любопытством, которое вызывают в нас кроссворды и прочие пустые головоломки. Он чуть-чуть высунул голову наружу.